На этой странице собраны стихотворения моей мамы, Шальновой (Навалихиной) Надежды Николаевны.
Написано в самое застойное время с 1970 – 1980 годов.
***
Войдя в разрушенный храм, осколки лучей с грязных плит собрал.
Обтёр позолоту окладов и рам и снял паутину с мраморных ран.
Свершилось!
***
Вонзился взгляд во взгляд. Обречена на пониманье та загадка,
Тот миг в твоих глазах, и, мудрый, он без спроса распознал –
не сможешь ты уйти.
И, бешенства полна, кричишь: «Не смей! Ты не имеешь права
в ладони жесткие взять душу, усмехнувшись!»
***
Вот дерево передо мной.
Белесый ствол, худые ветви сплетают пальцы мертвецов.
Оно мертво, в дрожании под ветром нет жизни в нём,
И листья одинокие желтеют гнойно.
Всё в нём непонятно.
***
В Симеизе фильм «Ромео и Джульетта».
Это лето было. (Было ль это лето?)
В поднебесье звезды яркие сияли,
По дороге в Кацивели догоняли,
Нас мелодии любви и моря.
***
Где силы взять, чтобы самой идти, ведя слепого за собой?
Где силы взять, чтобы самой смотреть и с глаз его смывать неверья гной?
Дай, Господи, мне не упасть и выйти победителем!
Где силы взять, чтоб видеть всё и всё ж не осудить его…
***
Дотла так незаметно прогорев, смотрю я в зеркало,
Глазами, полными недоуменья, в единый миг прозрев.
Та женщина, покорная и кроткая, потеряна в одно мгновение,
как смысла нить.
И отступая, отчаянно твержу: «Любить, любить, любить?..»
***
Живу пусто, без смысла, без цели.
К чему жить? И надо ли верить?
В толпе безликой – я одинока,
И нет ни дверей родных, ни окон.
Сказки расходую по мелочам.
Тоска сжимает в ком по ночам.
А выхода нет – кругом всё то же:
«Своя рубашка себе дороже»,
«Живи для себя» — стоять на том?
А может вернуться в забытый дом?
Нет, лучше я спрячусь в словесный шторм –
Наглухо окна, двери, шторы!
***
Замкнулась наша безнадежность в мятущихся воспоминаньях.
Не протянуть назад нить жизни, нам данной словно в оправданье.
Те кактусы, цветущие на воле, и лестница, сбегающая ласково,
В приют двух душ и тел.
Нашедшие друг друга, желающие видеть повторенье своё в другом,
В неведении пройдёте, чтобы потом внезапно всё увидеть
И распознать начало откровенья.
***
Из А. Франса
Манто пушистое, с узором, на плечи Лемениль набросил,
Раздельно, умоляюще проговорил: «Я снова буду ждать, у нас, на улице Спонтини, с трех до семи».
Я, в зеркало взглянув с негодованьем, увидела внезапно в приоткрытой двери,
За фраком ненавистным, бездну боли и губы, искривленные, как след от плети…
***
Из А. Франса
Тень женщины с ребенком на руках
По темной лестнице спускается с мансарды.
Внезапно, протянув мне пухлого младенца, шепчет:
«Как юный бог, красив мой сын, не правда ль?»
Прозрачно растворилась в полумраке, блеснув зубами.
«Кто эта женщина с ребенком? – спросил я Эмми, –
Мне показалось, хоть бедна она, что нет её счастливее на свете».
– «О, монсеньор, клянусь Вам, эта тварь отсюдова уедет лишь в карете».
***
Какая мгла нам помогла соединиться? За что плачу?
Уверена, что плата.
Судьба моя тобой навек отмечена.
И поцелуй я твой несу, словно пощечину, на плаху.
***
Когда на улице тоска и дремлет тёплый ветер,
Я выхожу его встречать, в вечернем, блеклом свете.
Когда он рядом, вокруг всё зыбко, и нереально, словно во сне,
И даже если немного зябко, с ним всегда хорошо мне.
И встречаемся каждый раз, беседуем без обмана,
Проходя через лужи и грязь. Я с другом своим – туманом.
***
Куда стремишься ты, душа?
Здесь нет покоя и отрады.
И жизнь, что свята и пуста, бросает вновь в пространство ада.
Когда окончится мой бег? Когда в конец устанут ноги?
Или тогда, когда придёт конец иллюзии земной дороги?
Куда стремишься ты, душа?
***
Может сегодня. Сегодня ведь Пасха, прощается всем всё.
Бежала по улице, наспех накинув пальто.
Руки сжаты ладьей тростниковой, шепот молитвы подобен крику.
Вот автобус спутала снова. Господи, не предавай на разлуку!
Вошла. Сказала: «Христос воскрес», веруя в это, как в неизбежность.
Вышла, с поляны в темный лес.
Он не воскрес.
Я воскресла!
***
Небесный свод разбился в тысячу осколков, как Тролля зеркало,
В брильянтовой оправе тонкой.
И в душу тонкий луч вонзился терпко, и умер ясный смех, заледенело сердце.
Я кубики из льда переставляю, но слово «Вечность» не даётся мне.
Я не смеюсь и не рыдаю в блестящей холодом тюрьме.
***
Не может быть, чтоб было всё напрасно.
Прикосновенье жгло, и, встретив взгляд твой ясный, – я пропадала.
Не было меня. А только тень, кометой пронеслась и смолкла в озарении,
Растаяв в ложе губ и рук твоих внезапных.
***
Окунувшись в чужую душу, постараться не думать о чуде.
Расплескать заспавшийся разум, обмануться, что счастье будет.
И поверить, что всё проходит.
Боль, страдание и недоверье превращаются просто в тени.
И надежда вдруг затрепещет, словно маятник ходиков.
***
Опять опаздываю на метро.
В час закрывают переходы.
Вдоль улицы тепло и сыро,
И спят спокойно дома пешеходы.
Прикрыв глаза, я представляю Анну,
Спешащую от Вронского домой,
И вижу, как над ней мой шарф трепещет
И зонтик рвётся мой над головой.
Поцеловав мне руку, растворился
Возлюбленный в тумане городском.
Свет фонарей померк, мой праздник кончился.
И затихает музыка, срывается на стон.
***
Привыкнуть можно ко всему.
Привыкнуть к мысли, что ему…
Привыкнуть к мысли, что его…
И к мысли той, что всё прошло.
Ах, где ж оно?
Твержу себе: «Не привыкай».
Твержу себе: «Нет, не внушай!»
Твержу: «Любовь? То сущий бред,
Мираж, на сонной воде след…»
А может, нет?
Кто это сделал? Что со мной?
Я будто в комнате пустой…
Под потолок вьёт дым густой…
А на полу кто? Что со мной?
Мне надоело…
***
Пришёл, закинул хвост на локоть,
И стал торговаться, как Горький, окая:
«Почем душа моя, горемычная,
Хоть и уставшая, но сорта отличного?»
И злата – серебра совсем не надо мне,
И большого ума, и маленького,
Но уж если душу продавать,
Так только лишь за цветочек,
Цветочек аленький.
***
Пролетает время, словно птицы осенью.
А весна с метелями, словно мальчик с проседью.
Это так нелепо, словно камнем в Лету с высоты лечу.
Надоело спорить и ругаться вновь.
Эту дурь надо выкинуть, как когда-то любовь.
Но разве можно выкинуть до конца, до ниточки?
Нет, конечно, поставим запятую, не точку.
***
Разрывая на части сердце, разрывая части на части,
Я «спокойненько» живу «возле».
Все считают – счастлива.
***
Словно проигрыш в лотерее, день без тебя пуст и потерян.
На телефон смотрю с недоверьем, звонками тешит, словно враньем.
И каждый раз, щелчок в мембрану – то просят папу, то маму.
Меня не просят, меня забыли.
Пойду-ка в ванну, забудусь в мыле.
***
Я в церкви. Вечерняя служба.
Старушки в черном, как снег в луже,
Белыми, тонкими пальцами ломкими,
Ставят свечки перед иконками.
Ставят свечки, шепчут, молятся,
Кто Николаю, кто Богородице,
А я стою и смотрю прямо, передо мной – голубая яма,
Кажется, шаг – и я там,
Потолок ввысь, просторный храм,
Гулко и грозно поет орган,
И я опускаюсь к её ногам.
***
Я перед ним в гирляндах танцевала. Была восточная мелодия тягуча,
И пламя свечки грустно трепетало, и холод за окном остановился жгучий.
Был Новый год, мороз и ели праздник, что славит бесконечность бытия,
А здесь восток, зурна и место казни.
Вероотступницей казнённой стала я.